21 Когда Иисус опять переправился в лодке на другой берег, собралось к Нему множество народа. Он был у моря. 22 И вот, приходит один из начальников синагоги, по имени Иаир, и, увидев Его, падает к ногам Его 23 и усилено просит Его, говоря: дочь моя при смерти; приди и возложи на нее руки, чтобы она выздоровела и осталась жива. 24 Иисус пошел с ним. За Ним следовало множество народа, и теснили Его. …
35 Когда Он еще говорил сие, приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла; что еще утруждаешь Учителя? 36 Но Иисус, услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только веруй. 37 И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и Иоанна, брата Иакова. 38 Приходит в дом начальника синагоги и видит смятение и плачущих и вопиющих громко. 39 И, войдя, говорит им: что смущаетесь и плачете? девица не умерла, но спит. 40 И смеялись над Ним. Но Он, выслав всех, берет с Собою отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где девица лежала. 41 И, взяв девицу за руку, говорит ей: талифа куми, что значит: «девица, тебе говорю, встань». 42 И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое изумление. 43 И Он строго приказал им, чтобы никто об этом не знал, и сказал, чтобы дали ей есть.
Некоторые мысли о том, какие переживания постигли Иаира, мы изложили в рассуждения о четвёртой главе Евангелия от Марка (стихи 35-41). При чтении этого повествования у меня возник вопрос: почему Иаир, который был начальником синагоги так сильно отличался от других начальников синагоги.
Мы знаем, что другие начальники не признавали Иисуса за Господа или даже пророка, а Иаир — признал. Трудно представить себе, чтобы кто-то из начальников синагоги пожал Христу руку, а Иаир пал Ему в ноги. Даже лучший из фарисеев, Никодим, пришёл к Иисусу ночью, из-за страха от Иудеев, а Иаир исповедовал Иисуса принародно!
Почему Иаир был другим? Точно ответить на этот вопрос сложно, но с большой долей вероятности можно предположить, что таковым его сделало личное горе. Именно болезнь любимой, возможно, единственной дочери дало мощный толчок к переоценке своего отношения к Иисусу.
Я уверовал, когда учился в десятом классе школы. Через некоторое время, ко мне подошла учительница истории, которая принимала довольно активное участие в жизни своих учеников. Она отвела меня в сторону и очень участливым голосом спросила:
— Денис, я слышала, что ты уверовал в Бога.
— Да.
— Что-то случилось?
Я удивился.
— Нет, ничего не случилось. А почему вы спрашиваете?
— Обычно,— ответила она,— люди обращаются к Богу, когда в их жизнь приходят большие трудности.
Я подумал и ответил:
— Возможно, вы правы, но я не стал ждать.
Да, именно в том период времени, да и много лет после, в моей жизни особых трудностей не было. Тем не менее, в дальнейшем я испытал на себе, что скорби действительно приближают нас к Богу.
Псалмопевец пишет:
Проходя долиною плача, они открывают в ней источники, и дождь покрывает ее благословением; (Пс. 83:7)
Есть такие источники, которых нет нигде, кроме долины плача. Живительная вода этих источников доступна только тем, кто оказался в этой долине.
Для Иаира перестало имеете ценность то, о чём он переживал раньше: мнение окружающих, авторитет среди своих коллег, предубеждение против Иисуса и т.п. Самое главное, исцеление дочери, затмило всё остальное.
Хотелось бы отметить еще одну мысль. Говорят, что членом еврейского синедриона, верховного суда Израиля, не мог быть бездетный человек, а Апостол Павел выдвигает одно из требований к пресвитеру: детей имеющий верных, хорошо управляющий домом своим. Весьма мудрые правила. К сожалению, нередки случаи, когда человек совершенно меняет свои взгляды на те или иные явления, когда подросли его дети. Дело усложняется, если этот человек наделён властью. К сожалению, можно привести десятки примеров, когда пресвитер церкви довольно жестко притеснял верующих за то, за что, спустя семь-десять лет, он не делал даже замечания своим собственным детям.
Иаир переоценил свои взгляды, когда дело коснулось его дочери.
В 1959 году Евгений Евтушенко написал стихотворение, которое, как мне кажется, уместно привести здесь:
Я был жесток.
Я резко обличал,
о собственных ошибках не печалясь.
Казалось мне —
людей я обучал,
как надо жить,
и люди обучались.
Но —
стал прощать…
Тревожная примета!
И мне уже на выступленье где-то
сказала чудненький очкарик-лаборантка,
что я смотрю на вещи либерально.
Приходят мальчики,
надменые и властные.
Они сжимают кулочки влажные
и, задыхаясь от смертельной сладости,
отважно обличают
мои слабости.
Давайте, мальчики!
Давайте!
Будьте стойкими!
Я просто старше вас в познании своём.
Переставая быть к другим жестокими,
быть молодыми мы перестаём.
Я понимаю,
что умнее —
со стыдливостью.
Вы неразумнее,
но это не беда,
ведь даже и в своей несправедливости
вы тоже справедливы иногда.
Давайте, мальчики!
Но знайте,-
старше станете,
и, зарекаясь ошибаться впредь,
от собственной жестокости устанете
и потихоньку бедете добреть.
Другие мальчики,
надменные и властные,
придут,
сжимая кулачонки влажные,
и, задыхаясь
от смертельной сладости,
обрушаться они
на ваши слабости.
Вы будете —
предсказываю —
мучиться,
порою даже огрызаться зло,
но всё таки
в себе найдёте мужество,
чтобы сказать
как вам ни тяжело:
«Давайте, мальчики!»
Приветствую Денис! У меня возник вопрос: так это само собой разумеется, что с подрастанием своих детей не так строго судишь? Я поняла вашу мысль, но это же не правильно когда на одни и те обстоятельства, по разному реагируешь , только по тому что это ТВОИ дети!?
да, конечно, не правильно.